Благослови, талане мій, любов.

До світу, до мужчин і дитини.

Я в ній щоденно оживаю знов.

І з нею не згублю звання людини.

Для мене Бог-твоє Ім’я, Любов.

Ти не одній мені

Завжди була спасінням.

В раціональний вік

Мене ти сліпиш знов

І в буднях шлях

Висвічуєш прозрінням.

Благослови, талане мій, любов.

Оту людську, незатишну і грішну,

Що так бездумно палить мою кров

І за своїм початком так рида невтішно.

Де друг мій справжній,

Той, що виведе мене?

І ти, Марго,

В цю тишу світанкову?

Одні картини-

Й це колись мине.

Я тільки в снах

Веду тепер розмову.

Вже тільки в снах

Я бачу все, як є.

Там все очищено

Від буднів, як полови.

Вам треба, люди,

Це життя мое?

Візміть його

На ваші хижі лови.

Одну Марго,

Що вбила в мені продаж.

Явилась людям.

Муками Творця.

Її, прощаючи,

Малюю в білий одяг.

      Він у кінці

                   і на початку

                             до лиця.

«Лелеки рідної землі», Черкаси, 2004 р.

«Человек берёт себя с собой, когда он путешествует,

здесь он и выходит за свои пределы...»

Эрнст Симон Блох

-Цезарь, — сказала она, — отпусти меня в мою жизнь. 

Он стоял перед ней высокий, светловолосый и продолжал молча смотреть на неё своими влюблёнными, голубыми глазами. За  сияющие глаза, светлый лик и ум математика, его и прозвали в их классе именем римского императора.

Это было её первое предательство в жизни. Оставить того, кто тебя обнимает всей душой… Потом, предавали её и онa уходила молча, без объяснений, навсегда.

Но Цезарь был  в её душе и потому, разговор с ним никогда не прерывался.

Как и сейчас… Перелёт обещал быть долгим за пятнадцать тысяч километров от метрополии, до острова Согласия, потом на Маврикий. Самолёт из Парижа, взял курс на Страсбург, затем вдоль побережья Италии, далее над африканским побережьем. Внизу был Индийский океан. Он поражал мощью водного простора, темнотою волн. Угадывалась за этим, большая его глубина и самолёт, в котором она летела, был похож на маленькую и беззащитную птицу, отбившуюся от своей стаи.

-Ты заметил этот итальянский сапог?- обратилась она к Цезарю, — помнишь, нам о нём говорил учитель географии.— Действительно сапог, -ответил он, — даже с камушком впереди носка этого сапога.Они улыбнулись друг другу.— А помнишь май нашего выпуска? Когда мы пошли в лес, и ты делал фото. Я ещё нос закрывала букетиком из ландышей, комплекс, наверное.

Черкассы. 1966г.

— Да, это девичьи прибамбасы. Нос у тебя нормальный. У моей жены точно такой и зовут её, как и тебя.

— Ты что, по носу её выбирал,  и по имени моём?

— Это жизнь нас выбрала, другая жизнь, другая любовь.

— Да, она красивая у тебя стала с возрастом и голос у неё серебряный. И знаешь почему? Ты сумел её сделать счастливой. Это большой талант мужчины. Не все умеют.

Цезарь задумался, взял её руку и сказал:

— Душа моя всё ещё там живёт, в лесу, где были сделаны эти фото.

— Не сомневайся, моя тоже. Мы столько уже прожили, что за это время можно было и умереть. Я, наверное, малость вздремну от тоски этого долгого перелёта, — она приспустила шторку иллюминатора...

…        В кресле рядом, сидела женщина. Увидев, что Ольга открыла глаза, улыбнулась ей приветливо, поздоровалась.

— С кем это вы говорили? — Ольга вздрогнула и посмотрела не неё удивлённо. Она знала, что говорила с Цезарем мысленно.

— А вы что, умеете мысли читать? — вопросом на вопрос ответила Ольга.

— Да,- спокойно ответила женщина, — я пережила три клинических смерти, многое открылось по возвращению, ещё не время было вернуться в дом Отца нашего.

— Я обязана вам ответить, с кем говорила?

— Нет. Это я так, чтобы начать беседу, я и так всё знаю. Ваш Цезарь из вашей молодости, вы любили друг друга.

— Да, — улыбнулась Ольга, — мы ходили, как дети, взявшись за руки всегда, сидели на одной парте, он на меня смотрел глазами своей Души, они светились. Мне до сих пор стыдно, что я его оставила.

— Не казните себя понапрасну,- продолжила женщина, — вам нужно было прожить эту жизнь среди других людей и стать той, которой вы являетесь сейчас.

— Вы и это знаете?- грустно спросила Ольга.

— Оставляя человека, мы неминуемо его раним. В этом наш выбор состоит. Вы свой сделали, вам книги надо писать, а это требует одиночества и определённого творческого эгоизма.

— Но я не только писала книги, я жила жизнь с другими.

— Вот это и был ваш опыт, вам он нужен был разный -разные люди, разные страны.

— Расскажите лучше о себе? — попросила Ольга.

— Я тоже себе уже не принадлежу, — сказала женщина, — мне нужно помогать людям.

— Как вы им помогаете?

— Своим опытом, знаниями, любовью и состраданием.

— А вы кто, по-национальности? — задала глупый вопрос Ольга.

-Разве это имеет значение,- ответила женщина, — мы все дети Планеты нашей. Ну, уж если Вам так интересно, то по паспорту я — американка.

Ольга удивлённо уставилась на женщину. Она точно знала, что по-английски говорить не умеет. На каком же языке мы с ней говорим? — задала она уже себе вопрос.

…-Мы общаемся на другом уровне, душами, — ответила ей женщина, — вот так как вы с Цезарем говорите. Души — это те, кто мы есть на самом деле. Души приходят на землю, обретают тела, развивают личность, пользуются позитивными и негативными возможностями — для обучения и развития, выполняют задания или находят себе работу, а затем возвращаются к Источнику через врата смерти. Причём смерть не заканчивает жизнь.

Ольга слушала женщину и не удивлялась ничему. Та была в состоянии творческого откровения, так знакомого ей. Это особое ощущение, поток информации и ты даже не задумываешься, пишешь это ты или тебе диктует твоё подсознание. Это всё вместе.

— А вы тоже пишете? — спросила она женщину.

— Да, — ответила она.

— Я тоже пишу книги о том, что видела, что узнала. Это и есть моя помощь людям, надо делиться своими знаниями.

— Приветствую вас, моя коллега, — улыбаясь и протягивая ладошку к собеседнице, сказала Ольга.

— Вы видели, что произошло 11 сентября в Нью-Йорке? - поменяла тему женщина.

— Я бы предпочла, чтобы этого никогда не случилось, но это произошло,- отметила Ольга,- и я тоже об этом писала.

— А я летала туда на второй день после трагедии, — грустно подтвердила женщина.

Ольга застыла и вопросительно посмотрела на свою собеседницу.

— На второй день, — продолжила женщина,- когда я в духовной форме отправилась на grand zero оказывать помощь душам тех, кто был убит или ранен, я была удивлена тем, насколько ясным и согласованным было сияние большинства душ, собравшихся в форме гигантской руки, предохраняющей этот район от дальнейших атак… Каждый вовлечённый в эту трагедию человек независимо от того, кем он был жертвой или преступником, перед рождением дал согласие на то, чтобы стать участником этого события: быть в этом месте, в это время, в этой ситуации.

— Зачем? — выдавила из себя Ольга, — зачем надо было пережить такой ужас?!

— Мне было сказано следующее: « Звонок пробуждения, сделанный 11 сентября, нанёс миру эфирную рану. Эта рана — действительно велика, достаточно велика для того, чтобы высвободить тысячи лет боли, страданий и гнева, накопившихся в эфирном пространстве из-за ошибочных решений, принятых человечеством».

— Вы употребляете эзотерические термины, - вставила Ольга.

— А вы? — спросила женщина.

— Ну, я надеюсь, литературные, — спешилась Ольга.

— Какая разница, — ответила женщина, — у каждого из нас свой почерк и своя терминология. Я могу продолжать?

— Пожалуйста.

Женщина ушла в себя и продолжала уже с закрытыми глазами — вроде то, что она говорила, видела на экране или вспоминала страницы своей книги:

— Всё наше неблагоразумие и недомыслие, наша бесчестность и ложь, мучения, причиняемые друг другу людьми, совершаемые ими по нелепейшим причинам убийства, наша глупость, наша жадность, наша бездуховность и порочность замыслов,  всё это, — сплетённое в один временной клубок, теперь возвращается к нам, нуждаясь в исцелении. Мы не сможем пойти так далеко, как нам предназначено судьбой, пока несём на себе тормозящий нас груз прошлых грехов — наших ошибок.

Ольга была согласна со всем, что говорила женщина. Она молчала и нашла оправдание своему молчанию. Ей вспомнилось прочитанное о том, что мистики и пророки прошлого говорили людям — в молчании мы встречаемся со своей душой. Они были правы… внутри находится Бог.

— Вы путешествуете? — вдруг спросила её эта странная женщина.

— Да. Наконец-то представилась такая возможность на пенсии. Все боятся этого слова, как порога старости, а я считаю, что жизнь настоящая только начинается. Осмысленная, без обязательного похода на работу. Мы ведь не менее сорока лет отдаём государству своё время, силы, раскручиваем свою жизнь и хорошо, если всё это время мы занимались любимым делом. А если нет? Тогда тоска непроглядная. Наверное, у многих так, мне же повезло. У меня есть силы жить и любить жизнь. Вот совсем недавно я была в Израиле. Это такой праздник души! Я ходила и прикасалась рукой к истории, ко всему, что написано в Библии. Это незабываемое состояние. И хвала евреям, что они создали свою страну, не забыли о наших ценностях, сохранили их. Они ведь верят не в Христа, а в Бога вообще. Христос для них, как Будда или Магомет — всего лишь мессия. Я видела поле, на котором будет происходить последняя битва Зла с Добром — Армагеддон… Вы слышали об этом?- прервала свой рассказ Ольга.

Женщина откинулась на стенку кресла и сказала:

 — Под маской Апокалипсиса и религиозных столкновений между мусульманами, иудеями и христианами скрывается единственный настоящий выход — любовь и единственная настоящая заповедь — поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой!

— У вас открытое сердце, - вдруг переключилась лично на Ольгу женщина и продолжала:

— Основным источником интеллекта в нашем теле является сердце- наш пятый мозг. Оно может соединяться и взаимодействовать с другими сердцами. В пределах трёх шагов сердца могут объединяться и создать «сердечное поле», или единую сердечную волну. Вот почему так важны объятия.

— Да… уж, — улыбнулась Ольга, — давно-давно, мы с Цезарем обнимались, целовались, ходили, держась за руки. Нам даже и в голову не пришло — пойти дальше в этом вопросе. Как мудро отметил Цезарь: «яблоко ещё было на ветке зелёным в райском саду нашей юности». Практически я, наверное, потому и прорвалась через тернии своей жизни, что была в диалоге с ним, лечила раны от шипов воспоминанием об этом солнечном времени.

— Он тоже вас не забыл, — включилась в разговор женщина,- ему было трудно взрослеть, становиться мужчиной, но он им стал к своим тридцати годам. Он сделал женщину счастливой рядом с ним, очень хотел детей, и она ему их подарила. Но его душа пребывает там, в вашем лесу с ландышами. Он никому не сделает плохо, очень цельная натура...

Проснулась она, когда африканское побережье закончилось Мадагаскаром. После него, крен влево и виден уже остров Согласия, вулканического образования, длиною в девяносто километров. На таком маленьком участке странно уживались одновременно четыре времени года. Захотел из тропиков в зиму, лети вертолётом в горы. Хочешь в весну — спускайся на склоны гор и ущелий, буйствующих зеленью. Ещё ниже к людям — там цветы, овощи и фрукты осени, а само лето стояло на плоскости приземления их самолёта.

Посадочная полоса уткнулась носом в океан, на неё налетали волны бушующего шторма. Внизу ветер ерошил верхушки пальм и стеклянный аэропорт, без архитектурных излишеств, просто алюминиевая коробка, казался ненадёжным укрытием для пассажиров. Самолёт чётко уткнулся в конец взлётной полосы, дверь открылась, трап подогнали и, став на него, она почувствовала дуновение душного тропического климата. Тёплый и влажный воздух окутал её, вдыхать его было непривычно.

Дорогу на побережье заливало водой. Машин на ней не было. Видимо все жители острова отсиживались дома. Пляжи на острове были каменистые, песка нет, прямо с берега начиналась глубина океана.

Она приняла решение, лететь на знаменитый остров Маврикий. Уже в другом самолёте, поменьше, наблюдая за обычной работой персонала, она мечтала поскорее ступить на второй остров, там, где пляжи с пальмами и белоснежным песком и океан лазурного цвета. Там можно наконец-то расслабиться, слиться с природой и подумать о бытие. Как, например, что ничто не велико и ничто не мало в этом мире. От тебя зависит, что ты с этим сделаешь. Жизнь,  это — не тюрьма, не наказание. Это награда. Против будет, если мир, в который она пришла, останется не украшен ею, творчеством, детьми, любовью. И оставить его надо ещё более счастливым, более красивым и более благоухающим. Важно только посмотреть вокруг, на эту красоту созданную Богом хотя бы в виде орхидеи, или этого лазурного океана, к которому она так долго летела. Человек, который способен любить — свободен от всех оков, он чистая свобода. Надо родиться заново – по-детски решила она. «Пока вы не родитесь заново, вы не войдёте в моё Царство Божье». Христос прав, все должны родиться заново, духовно...

И рыба-капитан, приплыла к ним из Индийского океана. Они нежились в ярких лучах солнца на полуострове Олений. Если и был где-то рай на земле, он наверное такой: океан, солнце, остров и родной человек рядом.

Рыбу — капитан привезли баркасом местные рыбаки. Их ждали на берегу загорелые парни, которые готовили удивительную пищу для неё и Цезаря. На гриле уже румянились куриные окорочка, маринованные в местных специях индийской, креольской и африканской кухни. Свежайшую рыбу, тоже положили на эти грили. Она любовалась издали, как её стройный и белокурый Цезарь уже нёс ей эту чистую пищу вместе с рисом. Она представляла, как они её берут троеперстием и кормят друг друга — Бог Отец, Бог сын и Бог Святой Дух.

 — И мы рядом, не правда — ли, Цезарь?

Он долго и нежно целовал её на кромке океана, и она знала, что таким бывает только эталонное состояние... 

В их райском саду, яблоко уже созрело.

 ПЯТЬ ФРАНКОВ

 Возле булочной сидел нищий. На улице был декабрь, как обычно в этих краях, без снега, с дождём и ветром. Сидящему, было на вид от силы тридцать лет. Яркие, блестящие глаза его говорили о происпанском происхождении. Как и его чёрные кудри, давно не видевшие щётку для волос. Он сидел на асфальте в дырявых бермудах и шлёпанцах на босу ногу. В руках держал табличку, где было написано «Дайте 5 франков!» Причём, об этих нужных ему пяти франках, он часто выкрикивал в лицо людям, проходящим мимо.

 В своём белом кашемировом пальто с капюшоном, я показалась, видимо, ему самой булочницей, возле магазина которой он сидел. Перед этим я сама туда зашла, полюбоваться всевозможными пирожными. Свет яркий, тепло и запахи магазина напоминали о доме далёком и потерянном навсегда. Пересчитав свои сантимы, решила хлеб в булочной не покупать, а взять его в супермаркете, это дешевле. Раз так, смогу дать нищему все зелёно-жёлтые сантимы, оставлю себе два с половиной франка на худенький французский багет. Весит он 250 грамм, значит, мне и дочери хватит на целый день.

 Подавать нищим, всегда стыдно и больно. Стыдно, что они уже дошли до состояния просить. Больно, смотреть им в глаза. Ведь это чей-то ребёнок, и у него где-то есть мать. Каково ей знать, что сын просит подаяние.

 Быстро положила в протянутую ладонь нищего все свои сантимы и стала уходить. Вроде убегала от этой бедности, хотя с мыслей о ней, всегда начинался день, в тревоге за дочь, как выжить в чужой стране. Гнала эти мысли от себя малыми и большими заботами, чтобы не думать, не съехать в депрессию.

 … Вдруг, кто-то задышал в затылок, потянул за капюшон. Это был нищий, который быстро положил в него все мои сантимы, и сказал сердито:
— Я же просил пять франков!

 Ушла, ничего ему не ответив. Дома, пересчитав сантимы, вынутые из капюшона, увидела, что их было на два франка. Если найду дома 50 сантимов, значит, хватит на хлеб ещё на один день...

  КОРНИШОНЧИКИ

 В самом дешевом продуктовом магазине, народу было мало. Пустовали места на трёх кассах, одна продавец-кассир, справлялась возле ползущей серой ленты, по которой ехали к ней продукты. Между секциями, где был выставлен товар, ходил негр с печальным лицом, но одетый очень чисто.

 Редкие покупатели неслись быстро со своими тележками, набирали необходимое заученно. Знали свой магазин.

 А негр всё ходил и ходил, останавливаясь подолгу перед полками, смотрел на цены и шёл дальше. По его печальному лицу не проплывало никаких эмоций. Порой, он пристально вглядывался в лица людей, ища в них человеческое сочувствие, интерес, понимание. Но его взгляд оставался без ответа. И он дальше продолжал ходить по небольшому магазину.

 За его грустью, мне вдруг увиделись африканские степи с палящим солнцем, его соплеменники, полуобнаженные, босые. Глаза их были весёлыми, они находились среди таких же собратьев. Родная земля грела голые ступни, а солнце жгло плечи и их головы с курчавыми волосами. Запах близкой пустыни, её душное дыхание, не пугали их. Наоборот, резкие крики животных, птиц, ободряли их. Они не одни, вокруг них жизнь, которую они хорошо знали...

 Негр же стоял перед полкой с солениями и смотрел на крошечные огурчики, законсервированные в уксусе...

Спустя несколько дней, я снова попала в этот магазин. Печального негра не было. Подойдя к полке с печеньем, я увидела за уложенными пачками, открытую баночку с огурчиками. Не хватало в ней несколько корнишончиков.

Отвинчивающаяся крышка лежала аккуратно рядом...

  МАКДОНАЛЬДС

 Дети любят «Макдональдс» из-за того, что это — ресторан для них. Там царит тёплая атмосфера детства и праздника. Обслуживание быстрое, уважительное отношение ко всем клиентам всех возрастов. Картошка во фритюре. К ней, впридачу, — тёплая и пушистая булочка, в которую этажами наложено то, что любят дети. Плоский ломтик мяса, сыр, листик салата, майонез, кетчуп. Не долго думали учредители «макдональдсов». Всё гениальное очень просто. Стоит только заглянуть в любой холодильник, все ингредиенты под рукой, сведи их в систему- это и есть их ресторан.

Своей дочери, я периодически устраиваю выход туда в обмен на хорошие результаты в учёбе или по поводу окончания учебного года. Отказа никогда не бывает, наоборот- сияющие глаза- Праздник! Ну и цены там по карману любой семье.

 Мы сидим вдвоём за столиком. Дочь смакует каждый ломтик хрустящей картошки вытягивая её из бумажной коробочки. Раскрывает широко рот на саму булочку и в блаженстве закрывает глаза откусывая. Я радуюсь, глядя на её радость.

 За наш столик подсаживается мужчина, лет тридцати пяти, с красивыми чертами лица. Ему приносят только одно мороженое, микроскопический стаканчик в 50 граммов и он пластмассовой ложечкой аккуратно берёт оттуда содержимое. Разговаривает он сам с собой.

 -Как я обожаю мороженое!— приходится мне рядом, согласно кивнуть головой, что да, мороженое вещь хорошая, на десерт. Его обувь, вобрала всю пыль Франции, если не всей планеты… краем глаза отметила себе.

 -Скажите, пожалуйста, который час?-вежливо обратился ко мне сосед по столику. Бросила взгляд на свои часы на руке и на огромные, висящие в зале:

  — Двенадцать часов дня,— ответила ему.

  — Ах, Боже мой, как я глуп, не увидел рядом на стене, беспокою вас.

Мы тихо переговариваемся с дочкой по-русски. Мужчина не реагирует на музыку нашей речи. Он, продолжает счастливо крутить головой во все стороны, улыбается и продолжает говорить сам с собой. Его ярко-синие глаза, такие чистые и нормальные, излучают любовь ко всем.

 -Ещё неизвестно, кто сумасшедший в этом мире,— подумалось мне. Кто его сделал сумасшедшим и бедным, или сначала бедным, а потом сумасшедшим?

 Нам пора уходить. Я стала перебирать в моей сумочке без надобности бумаги и вроде нечаянно положила на сидение рядом 50 франков. Мужчина затих.

— Извините, нам пора домой,— поднялась я, чтобы выйти.

— Да, пожалуйста,— встал он, пропуская нас к выходу.

 Подать милостыню тоже надо уметь. При этом не унизить человека больше, чем его уже унизило общество.

 Б Е Л АЯ    ПА Н И

 Мне довелось стать студенткой, когда молодые заканчивали ими быть. К этому времени имела уже шестилетнюю дочь и четырехлетнего сына. Но жажда учиться, познавать, каждое первое сентября, выжимала слёзы из глаз. Но если человек чего-то очень сильно хочет, он сможет реализовать свою мечту.

 Я стала студенткой в двадцать семь лет. На курсе нас было двести  человек. Сессии проходили и весело, и с нервами одновременно. Вечерами, в общежитии, мы собирались вместе. Однажды, в нашу комнату зашла девушка из Львова. Вуз наш был в Москве, русскоговорящая публика и я с радостью кинулась к ней поговорить по-украински. Девушка не привыкла к такому быстрому контакту. По натуре она была из молчаливых, верующих людей. Это было видно и в её кротком взгляде, манере мягко и тихо говорить. Не знаю, где она делась потом, т. к. до конца пятого курса, больше её не видела...

 Девушка долго и заворожено смотрела именно на меня, потом произнесла, тихо выдохнув из себя:

 -  Била Пани.
 — Почему именно белая панна? — переспросила  её
  — Мне трудно вам ответить, это надо чувствовать. Есть много людей разных, маленьких и больших, светловолосых и чернявых, но вы — Била Пани, не забывайте об этом никогда...

 … Перевернём страницы жизни, длиною в 20 лет. Мы ведь находимся не в романе, а всего-навсего в небольшом рассказе.

 Бульвар небольшого французского городка. Снова — я.

Подхожу к магазину. Возле него, по обыкновению, стоит нищий. Рядом с ним — пожилой француз, готовый дать монету, и читает мораль по этому поводу. Слышу отрывок фразы:

— … Я готов дать деньги, но не на пропой.

 Справившись с небольшими покупками, выхожу из магазина и молча кладу в протянутую ладонь монету: 

  -  Мадам, — слышу вслед, — вы не француженка?

  -  Нет, я — славянка.

  -  Это видно, — говорит нищий,- у вас взгляд иной.

  -  Какой же он, мой взгляд? И тут он мне поведал, что в кругу нищих, в их вечерних беседах в каком-то заброшенном доме, они говорят о людях этого города, как им подают милостыню те, кто проходит мимо:-…Так вот вас, мы называем Белой Дамой...

Так «Белая Пани» догнала меня через много лет на чужбине.